Писатель Лев ДАНИЛКИН в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО

Недавно в знаменитой серии «ЖЗЛ» издательство «Молодая гвардия» выпустило книгу, ставшую своего рода событием. Дело в том, что это биография Ленина от представителя поколения, которое, пожалуй, наиболее усиленно воспитывалось как антиленинское. Но книгу таковой не назовёшь. Есть к автору (и у меня — тоже) всяческие замечания и претензии, в чём-то весьма серьёзные, однако польза от сделанного им, польза во имя правды о вожде Октября, подвергнутой за последние десятилетия чудовищным фальсификациям и тотальной дискредитации, на мой взгляд, значительно перевешивает недостатки этой большой работы.

Кто же он, автор? Журналист, писатель, литературный критик Лев Данилкин родился в 1974 году, и уже из этого ясно, в какое переломное время формировался. Достаточно сказать, что на филологический факультет МГУ он поступил в 1991-м, то есть учиться здесь начал буквально сразу после «чёрного августа». Окончив этот факультет и университетскую аспирантуру, работал в разных изданиях и стал известным, даже «модным» критиком в журнале «Афиша».

Но появившаяся в 2007 году его книга об Александре Проханове по авторской позиции была воспринята как неожиданность. А ещё больше удивило многих, что через четыре года, в 2011-м, издательство «Молодая гвардия» пополнило свою серию «Жизнь замечательных людей» книгой Льва Данилкина «Юрий Гагарин».

И вот теперь — «Ленин». В год 100-летия Великого Октября! Хочется точнее понять движение авторской психологии, а в связи с этим и многое другое. Предложение о встрече в «Правде» и беседе для нашей газеты Лев Александрович воспринял, по-моему, с интересом.

Почему эта тема?

— Первый вопрос, коренной: почему всё-таки вы взялись за ленинскую тему? В самой книге кое-что об этом у вас есть, однако для меня и для читателей наших важно получше разобраться.

— Так получилось, что лет в 15—16 я вдруг оказался в абсолютно перевёрнутом мире: всё, что в меня вкладывали раньше, вдруг поменяло полюса. Среди прочего — Ленин. Я быстро приспособился к новой картине мира, но чем дальше, тем менее убедительной она выглядела. И из-за этой подавленной психотравмы у меня, как у многих людей моего поколения, которые пережили такую психотравму, возник своего рода невроз. Правда ли, что декорации поменяли по-честному? Правда ли, что вся советская история была роковой нелепостью, что Октябрьская революция 1917 года была заговором, переворотом и чудовищной ошибкой, а Ленин — палачом и изувером? В какой-то момент я понял, что «горло» истории ХХ века — это именно история Ленина, не Сталина, как это обычно сейчас полагают. Но Ленин ведь сейчас словно в тени Сталина оказался. Вообще, со Сталиным в коллективном сознании больше ясности...

— Вы так думаете?

— Общество, конечно, поляризовано: для одних Сталин — святой, для других — убийца. А Ленин в представлении многих, как я думаю, остаётся совсем непонятным, а потому вызывающим скорее аллергию, нежели приязнь или ненависть. Именно по причине этой самой непонятности — сначала приезжает через Германию, а потом пишет «Социалистическое отечество в опасности», сначала пытается разрушить государство, а затем выстраивает его с нуля, сначала борется со спекуляцией, а потом говорит: «Учитесь торговать» — Ленин обывателю кажется непоследовательным, путаником, и как раз поэтому до сих пор обывателя раздражает, потому что не вписывается в бинарное противопоставление: «святой»/«монстр». И так получилось, что в этой «битве титанов» Ленин оказался как бы проигравшим: вроде как не он ключ к ХХ веку, а Сталин. И один из мотивов моей работы над этой книгой — в определённом смысле восстановление исторической справедливости. Мне казалось, что очень важно для массового сознания объяснить историю ХХ века через историю и образ Ленина. Показать, что Ленин — главная фигура ХХ века, структурировавшая ХХ век. И, среди прочего, показать, что противопоставление Ленина и Сталина — неточная, сформированная в хрущёвские времена пропагандистская уловка; именно Ленин объясняет поступки Сталина, Ленин несёт ответственность и за Сталина тоже.

— Хотя бы потому, что Ленин — организатор и руководитель Великой Октябрьской социалистической революции, правду о которой особенно важно до массового сознания донести?

— Безусловно. Мантра про то, что революция была заведомо бессмысленной, — это ведь чудовищно несправедливо по отношению к миллионам людей, которые погибли — по ту или другую сторону. До 1989—1991 годов я воспитывался в недрах советского сознания, и...

— Родители ваши советские?

— Да, вполне. Это была советская интеллигентская семья, в которой априори принимались советские ценности, хотя и было принято иронизировать над очевидными нелепостями. Над Лениным, впрочем, нет, шуток не было — хотя в детстве для меня образ Ленина был стёртым, он появлялся в поле зрения слишком часто, и глаз замыливался, я уже просто не обращал внимания на него, смотрел, но не видел.

— Неужели? Для меня — а это военное и послевоенное детство — подобного категорически не было. Повод задуматься, к каким проблемам пришло наше общество в начале 1980-х. Я-то, например, не по принуждению повесил в школьные годы над своим столом портрет Ленина-гимназиста: это был по-настоящему стимул вдохновения.

— Нет, для меня нет. Ленин был повсюду, скажем, на советских деньгах...

— «Уберите Ленина с денег!» — Андрей Вознесенский.

— Верно, именно так выглядит «назад к Ленину» для шестидесятников, как возвращение к «чистому», романтическому образу Ленина. Сейчас, впрочем, я бы сказал ровно наоборот: «Верните Ленина на деньги!»

— Вы сейчас так думаете?

— Да. Ленин умел пользоваться «пулемётом Наркомфина», он знал, как обесцениваются деньги, знал, как заменять бумагу золотом, знал, как пользоваться деньгами для того, чтобы не увековечивать несправедливый строй, а преодолеть его. Поэтому, да: «Верните Ленина на деньги!» — вот хороший слоган для 2017 года, от него пахнет революцией.

— Вознесенский написал о Ленине поэму «Лонжюмо», Евтушенко — поэму «Казанский университет». Высоко превозносили! И далеко не только они. А что потом пошло? От бывшего советского писателя Солоухина, к примеру. Или вакханалия телевизионная, где популярный музыкант Курёхин выдавал жутчайшие рассуждения про то, что «Ленин — гриб», а какой-нибудь смехач Арканов взахлёб измывался в своём бесконечном ёрничестве под названием «От Ильича до лампочки». Или публичное поедание на телеэкране так называемой элитой огромного торта в виде тела Ленина в гробу. Или вдруг обложка книги другого вашего героя — Александра Проханова «Господин Гексоген», где был изображён ленинский череп с пустыми глазницами и узнаваемым галстуком Владимира Ильича в горошек. Когда я увидел, шоковое было впечатление. Вы тоже в беседе с Прохановым об этом сказали.

— Я знаю, что, увидев обложку, он устроил в издательстве грандиозный скандал, его это страшно шокировало.

— А мне говорил, что не стоит придавать той обложке особого значения, поскольку Ленин не в Мавзолее, а в гигантских гидростанциях, в городах, возведённых при социализме, в советском космическом взлёте и т.д.

— Думаю, в итоге эта шокирующая обложка сделала своё дело, и я уверен, что на этом романе в своё время переломилась эпоха — и то, что на обложке был такой страшный, мёртвый Ленин, много говорит о той эпохе, которая взяла вдруг и кончилась. Честно говоря, пока я не вжился в свою собственную книгу, у меня не было с моим героем личной эмоциональной связи. Она стала возникать потом, под конец. Сейчас, да, меня даже раздражает, когда его называют «Ильич», кажется фамильярностью — какой он вам Ильич?

Для меня самого столкновение с Лениным начиналось как своего рода эксперимент над собой: что со мной произойдёт, если я прочту ленинский 55-томник? Картина мира — изменится или нет? Кроме того, Ленин, конечно, идеальный объект для писателя-биографа: жизнь вроде бы известна едва ли не по минутам, но общей картины нет, он всё время совершает поступки, которые непонятны, которые требуют сложного объяснения, понимания контекста. Только что он разваливает армию — и тут же создаёт заново, ну как так?! В обывательском сознании, которое не понимает диалектику, не понимает, что, кроме «или — или», может быть «и — и», это всё не укладывается и поэтому безмерно раздражает. И, да, «в двух словах» вы Ленина не объясните, рассказать о Ленине означает не вынести вердикт — «красный палач» или «красный святой», а объяснить нюансы.

Взгляд из дня современного

— И вы за такую явно непростую работу взялись.

— Сперва ещё не сознавая вполне, чем это обернётся и к чему приведёт. Мне-то поначалу представлялось, что я пойму Ленина, если прочту Полное собрание его сочинений. А оказалось, было это весьма самонадеянно. Горький как-то сказал, что Ленин весь в словах, как рыба в чешуе. Конечно, читать его непременно надо. Но если просто читать наугад, как говорится, «с мороза», то пройдёшь все тома, от 1-го до 55-го, и Ленина не очень поймёшь.

Тут можно подобрать разные цитаты на разные случаи жизни и, не зная, в каких условиях и по какому конкретно поводу то или иное было написано, при желании легко составить компиляцию на тему «Ленин — кровавый тиран», или «Ленин — безумец», или «Гонитель церкви и религии»...

— Вот Солоухин и составил. Вы читали его «При свете дня»?

— Разумеется. Но это, так сказать, «ловкость рук» и к сути Ленина, я скажу, не имеет отношения. Надо знать ситуации, в которых написаны эти тексты либо приняты те или иные решения. Потому и книга получилась такая толстая (аж 900 с лишним страниц), чего поначалу не предполагалось. Но пришлось много места уделить рассказу о том, при каких обстоятельствах тексты писались и в каких условиях принимались важные решения.

Допустим, можно привести записку, где Ленин требует уничтожить больше попов, и выстроить из него образ монстра, гонявшегося за всеми лицами духовного звания. А можно объяснить, что революция стала у нас и родом религиозной реформации, раскрыть, почему так было и какую роль пришлось сыграть Ленину в этом. Мне второй способ развёртывания материала представился гораздо более предпочтительным.

— Так оно и есть! К тому же вы сами называете совсем иные ленинские документы по этой тонкой и острой теме, где говорится о необходимости уважать чувства верующих, не устраивать клубы в храмах, об освобождении от воинской повинности (в разгар Гражданской войны!) «по религиозным убеждениям» и т.д. Объясняете, какими страшными условиями беспрецедентного голода было вызвано решение об изъятии церковных ценностей, на чём безоглядно спекулируют и тот же Солоухин, и Солженицын, да и многие другие. Отмечу как важнейшее достоинство книги, что вы не обходите наиболее эксплуатируемые «антиленинистами» сюжеты и трактуете их, как правило, убедительно. Тема «немецких денег», по которой тоже шли и продолжаются нескончаемые спекуляции, называемые вами мошенничеством, тема пресловутого «пломбированного вагона», многое другое. При этом, насколько я понимаю, рассчитывали вы в первую очередь на молодых читателей?

— Совершенно верно. На тех, кому из дня современного Ленин и действия его особенно непонятны. Зачем это, дескать, надо было из «процветающей России» 1913 года бросаться в разруху голодного, холодного и кровавого 1918-го?

Ещё я знал, что для новой книги о Ленине нужно придумать свою интонацию, сконструировать образ рассказчика, который расскажет о Ленине «неправильным», неуместным для традиционного лениноведения языком; языком обывателя, сформированного, в том числе, поп-культурой, рекламой, интернет-шумом. Не на «классической латыни» то есть, а на вульгарном, плебейском языке. Весьма вероятно, эта манера рассказчика будет казаться странной, неуместной, неподобающей. Но, в конце концов, это моя книга и мой Ленин, если кому-то он кажется неприемлемым — пусть напишет своего «Ленина».

То же касается и тематики. Разумеется, это книга прежде всего о Ленине-политике, философе, государственном деятеле. Но ещё и — о Ленине-спортсмене, велосипедисте, туристе. Я как бы предложил сделать вид: а давайте попробуем представить, что Ленин-путешественник и Ленин-политик — одинаково важны, что будет? И вот поэтому у меня несколько десятков страниц про Второй съезд — но и про то, как Ленин с Надеждой Константиновной совершили в 1904 году по горам Швейцарии тяжелейший 400-километровый переход — тоже есть, и тоже подробно. Словом, я придумал как инструмент повествования образ рассказчика, который сто лет спустя гоняется за Лениным, ходит по его следам и ведёт репортаж о своих, сугубо сегодняшних, впечатлениях от текстов Ленина и мест, где был Ленин. Между рассказчиком и героем возникают некоторые отношения — иногда приязнь, иногда конфликт, по-разному, в начале книги одно, затем они претерпевают некоторые метаморфозы.

— Значит, сами вы при этом несколько отстраняетесь?

— Конечно. Рассказчик — сконструированный образ.

— Стало быть, и за стилистику рассказа, вызывающую неприятие, иногда сильное, с развязностью и эпатажем, ответственность должен нести тоже этот «рассказчик», а не вы? Но в чём разница между вами?

— Он, рассказчик, практически до конца повествования сохраняет определённую дистанцию по отношению к герою книги, смотрит на него как бы сквозь оргстекло. А я могу теперь признаться, что быстрее влюбился в этого героя. Но это мои личные отношения и пристрастия, они никого не касаются.

— И он повлиял на вас?

— Не то что повлиял — он изменил мою картину мира. Ради этого, собственно, и стоит писать книги: а ради чего ещё убивать пять лет жизни? Поэтому, конечно, если биограф выбирает себе «кого-то не того», он просто гробит свою жизнь зря. С Лениным в этом смысле всё хорошо. Он — тот, кто надо, он не разочаровывает.

Да, главное событие мировой истории!

— Задам, Лев Александрович, необходимый в данном случае вопрос. Текст нашей беседы может быть опубликован в «Правде» под рубрикой «Век Октября. Моя революция». Однако готовы ли вы сказать это от себя?

— Вообще-то революция — дело всегда коллективное…

— Это ясно. Речь о вашем отношении.

— Об оценке Октябрьской революции?

— Ну да.

— А как я, автор книги о Ленине, могу её оценить? Естественно как главное событие мировой истории. Революция не была «случайностью», «фатальной ошибкой», «продуктом заговора» — это всё полная чушь. Революция не была уникальным событием, она и снова придёт, сколько ни смеются над этим сейчас. И биография Ленина даже самому скептичному обывателю позволяет понять идею актуальности революции, понять, что это не пустые слова, а такая же научная идея, как физические и математические формулы.

— За «актуальность революции» вам может крепко достаться с нынешних официозных трибун. Сегодня ведь провозглашены «всеобщее примирение» и «стабильность».

— Но революция происходит не по чьим-то заявкам и не по заявкам же отменяется. А все эти разговоры про «дайте нам двадцать лет спокойствия — и мы…» Кто дать-то должен?

Революция происходит тогда, когда в обществе накапливается такое количество противоречий, что иначе разрешить их невозможно. И это не просто «смена элит», это изменение картины мира, смена вывесок и обновление географических карт. Кстати, сейчас в воздухе очень пахнет войной, и про это-то все знают, все, в принципе, готовы к этому. Но вот только войны часто продолжаются как революции — и вот тут история Ленина многому может научить для того, чтобы понять, что на самом деле происходит сейчас.

— Вы сказали, что нынешнему молодому поколению совершенно непонятен переход России из года 1913-го в 1918-й. Как думаете, книга ваша поможет такому пониманию?

— Хотелось бы. В своём выводе я уверен: Ленин и те, кем он руководил, изменили нашу страну и в целом мир сильнее, чем любой другой деятель истории. Можно сказать, по запросу истории и географии, что я и пытался в книге показать.

Не был ХХ век просто безумным наваждением, как нередко изображают его сегодня. И Ленин был не каким-то чёртиком из табакерки, а органичным порождением русской истории и географии. Я даже считаю так: если бы не воплотился он во Владимира Ильича Ульянова, то обязательно в кого-то ещё. Эта сила — «Ленин» — всё равно была бы генерирована историей и пространством.

— Но во главе такого гигантского события как Великая Октябрьская социалистическая революция стал именно он.

— И в этом России невероятно повезло. Потому что иначе всё у нас могло сложиться гораздо тяжелее, катастрофичнее, хотя многим и кажется, что тяжелее было уж некуда.

— Большевики, ведомые Лениным, спасли Россию — неопровержимый факт?

— Спасли и от превращения в иностранную колонию, и от фашистского режима, и от гражданской войны, длящейся десятилетиями, и от распада России. Возможно, большевикам и Ленину приходилось делать многое такое, к чему они не готовились и что противоречило их дореволюционным представлениям. Но в итоге именно они справились с той исторической миссией, которую кто-то должен ведь был выполнить: перетащить Россию из полуфеодального государства в настоящий социалистический ХХ век. И революция была не случайной, а объективно необходимой и неизбежной. Нелепо и крайне неуважительно к собственной истории считать, что Советский Союз — продукт работы «немецкого шпиона», ну что за чушь, что за ахинея.

— Вы пишете, что, создавая Коммунистический Интернационал, Ленин создавал в России второй центр мира.

— Так и было: отсюда, можно сказать, берёт истоки биполярный мир, Ленин его создал.

— У вас Ленин — двуединое великое явление, в двух ипостасях. С одной стороны, он наиболее верный и последовательный ученик Маркса, сумевший в российских условиях реализовать его идеи. А с другой — сын России, в котором жила русская народная мечта о справедливости.

— Думаю, то и другое в Ленине действительно соединилось. Меня коробит, когда его изображают даже не просто антипатриотом, а ненавистником России. Каким-то сугубым западником, напрочь оторвавшимся от почвы. Конечно, он вынужден был долго жить на Западе, но, в отличие, скажем, от Плеханова, связь с Россией у него была неразрывной, и жил он здесь всё-таки больше. По-моему, народные идеи справедливости и коллективизма, коллективного спасения, которые пронизали и наш фольклор, и русскую литературную классику, впитал он с детства и юности.

Ну и, безусловно, Ленин — величайший революционер-марксист, философ-практик, с гениальным чутьём и умением перехватить и удерживать власть, развивший Марксову теорию классовой борьбы в конкретных условиях и организовавший на деле перехват государственной власти в интересах трудящихся.

Помните, в советское время нередко можно было видеть плакат с ленинскими словами: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Над ним посмеивались, и сейчас приводят как пример чего-то абсурдного. А что абсурдного-то? Формула совершенно точная.

Как складывалось содержание и в чём противоречия его с формой

— Может быть, не меньше, чем вам, мне хочется, чтобы книга ваша была прочитана максимально большим числом людей. Но для более верного восприятия её, да и вам для дальнейшей возможной доработки, хочется также высказать некоторые соображения критического характера. Ну, скажем, вместе с вами о чём-то поразмышлять. Вот не перестаю удивляться вашей смелости или даже дерзости: вы же взялись за ленинскую тему буквально с чистого листа, то есть никогда ранее к ней даже не прикасавшись?

— Фактически так.

— И сами, как вы уже заметили вскользь, поразились грандиозности явления, которое возникло перед вами. Сколько всего потребовалось не просто перелистать, а изучить!

— Действительно, к упомянутым мною 55 тёмно-синим томам ленинского Полного собрания сочинений (а это целый кубометр) естественным образом примагнитились 12 томов «Биохроники», затем 40 книг «Ленинских сборников», груда томиков из серии «Ленин в…» (Лондоне, Швеции, Польше…); а ещё 8 томов основных воспоминаний, не считая прочих, отдельные тома Маркса и Энгельса, переписка «Искры», переписка Ленина с комитетами РСДРП…

— Объём неохватный! Где-то вы обмолвились, что одни лишь книги о Ленине, отечественных и зарубежных авторов, «выстроились за горизонт». И вы многое из этого прочли, что видно по результату вашего труда. Но… Работа над книгой заняла у вас пять лет?

— Да, в общей сложности…

— Почти все интервьюеры ваши в газетах восхищаются: как много! А я думаю: мало, недостаточно… Допустим, Владлен Терентьевич Логинов, один из лучших на сегодня исследователей и биографов Ленина (вы сами в книге это отмечаете), работал над ленинской темой всю жизнь, а ему уже около 90. И сейчас продолжает работать.

— Он образцовый биограф Ленина, и, конечно, жаль, что мне не хватает силы быть таким, как он. Ну и, с другой стороны, я хотел написать свою книгу о Ленине именно сейчас, а не откладывать ещё на 50 лет.

— Это я понимаю. Но понимаю и то, что упрёки в поверхностности некоторых ваших описаний, рассуждений и утверждений имеют основания.

— Я не выдаю себя за того, кем не являюсь: я писатель, рассказчик, а не историк. Это моя версия Ленина — и я, естественно, отдаю себе отчёт, что, помимо неё, могут существовать другие, претендующие на бо`льшую глубину. Но я не сумасшедший, и если мне укажут на фактические ошибки, то, естественно, постараюсь их исправить.

— Своеобразие вашего подхода к построению книги — то, что по ходу работы вы решили посетить все основные места, связанные с пребыванием Ленина, — оправдало себя? Не напрасным было?

— Это начиналось как серия путешествий, полуавантюр, я понятия не имел, хватит ли у меня сил, денег, времени угнаться за Лениным, и, естественно, не хватало. Но мне нравилась эта погоня, она плодотворна для писателя, я не хотел писать про Ленина очередную «библиотечную», «кабинетную» книжку, так Ленина не оживишь. Так что совсем не напрасно; надеюсь, это видно и по книге.

— Как композиционный приём — безусловно: следование вашего «рассказчика» за героем. А эмоционально вы как писатель от таких поездок заряжались?

— Я не могу писать, как Жюль Верн: не выходя из кабинета. И с таким героем мне было интересно — это было, повторяю, не паломничество, а авантюра, погоня, Ленин был человеком, который в начале ХХ века перемещался с невероятной даже для начала XXI века скоростью, он был не таким, как его современники, чудаком, уникумом, эксцентричным типом. Мало кто обращал на это внимание, но Ленин был одержим путешествиями — и поэтому я хотел увидеть мир его глазами, я лазил по «его» горам и с ужасом думал, что всё время отстаю, что он в свои 40 лет был в миллион раз выносливее меня, его нынешнего ровесника. Это невозможно «представить» в библиотеке, это надо почувствовать, когда в гору лезешь и за железные скобы держишься над пропастью.

— Старались, конечно, чтобы Ленин получился у вас как можно более живым. Не отштампованным по затёртым лекалам, не скучным. Чтобы молодой читатель с первых же страниц увлёкся, даже нашли для открытия книги «тотемное письмо» одиннадцатилетнего гимназиста Володи Ульянова своему товарищу. Интересный и до сих пор не расшифрованный рисунок, хранившийся в архиве документов Ленина под номером 1, но долгое время нигде не публиковавшийся.

— Вы правы, и мы этого уже коснулись: хотелось, чтобы книга была прочитана теми, для которых Ленин — пустой звук, которые не понимают, почему памятники ему где-то стоят, а где-то их сносят. Для которых Ленин — просто имя, иероглиф, странное слово, имеющее отношение к прошлому. Вот да, мне бы хотелось, чтобы они узнали о Ленине из моей книги. Поэтому, среди прочего, она написана так, как написана, «неправильным» языком.

— Но всё-таки «рассказчик» ваш порой меня раздражает, а то и шокирует. Я уже говорил вам про употребление таких словечек, как «склочничество» или «шабаш», в определённом контексте — совсем неуместное, по-моему. Да подобного немало! И зачастую это — от тяги к эпатажу, который привлекает нынче молодёжь. Но всегда ли безмерно стоит за её вкусом следовать?

— Наверное, где-то получился перебор.

— Форма иногда роковым образом влияет на содержание. Приведу хотя бы один пример. Вы справедливо стали писать о повышенном интересе Ленина после Октября к разного рода самодеятельным изобретателям и умельцам. И вот, цитирую, «в Смольный, а затем и в Кремль устремились чудаки всех мастей». На многих страницах описываете всяческие варианты этих смешных, кажущихся нелепыми «чудаков», и Ленин вместе с ними тоже выглядит несколько смешным и странным. Но ведь в это же время, когда шла Гражданская война, Владимир Ильич постоянно встречается и беседует с крупнейшими учёными: Ферсманом, Вернадским, Курнаковым и другими. В это время, несмотря на тяжелейшее положение страны, создаются новые научно-исследовательские институты (более 50!), в том числе Радиевый институт, носящий ныне имя выдающегося учёного-радиохимика, Героя Социалистического Труда Виталия Григорьевича Хлопина. Так вот, обо всём этом у вас — ни слова!

— Абсолютно. Это, сто процентов, моя ошибка: эта ипостась Ленина — покровителя академической науки — мне казалась настолько очевидной, вроде как само собой разумеющееся, что я просто забыл внятно прописать её, погнавшись за курьёзами.

— Главная ошибка в этом и состоит: «вроде как». То есть мнимо. Когда-то было общеизвестным, а теперь… Просто вы увлеклись «чудачеством», поскольку это забавно, а значит, показалось более «читабельным», чем огромная и очень серьёзная тема создания советской науки. Вопрос: серьёзное и увлекательное совместимы или в принципе взаимоисключающи?

— Эта книга начинается как развлекательная, как «бойкое чтиво», но в конце концов даже самый доверчивый читатель понимает, что его обманули. В развлекательной книге про «Развитие капитализма в России» было бы две строчки, а про Второй съезд — пять. У меня — десятки страниц. Я посчитал, что пропускать эти важнейшие моменты означало бы профанировать биографию Ленина. Не знаю, получилось ли у меня совместить серьёзность и увлекательность, но я старался.

И ещё о Ленине сегодня и завтра

— Признаюсь, я огорчился, когда вы сказали мне о плане своей следующей работы и возможном её персонаже. Очень жаль, что отойдёте от ленинской темы, которая так нуждается сегодня в новом поколении способных и проникновенных авторов. Я-то думал, вы будете совершенствоваться и углубляться в этом направлении. Тем более что сами написали в заключение книги о тех, кто на её страницах, как и в жизни, сопутствовал Ленину: «…Сколько же их здесь, и какие это имена, какие это всё титаны, колоссы, великаны, про каждого — тома бы писать, забить ими серию «ЖЗЛ» на сто лет вперёд… Большой Взрыв Революции наполнил пространство поразительным количеством людей, которые, впервые в мировой истории, засияли так, что их видно на другом конце вселенной». И основополагающий среди них — феномен Ленина, самый колоссальный. Феномен планетарного света, ныне загоняемый не просто в тень, а куда-то во мрак, в непроглядную темень. Разве не так?

— Да, такое происходит. Но я же, если помните, написал, что это феномен, который в качестве громадного светящегося тела, проявляющего несанкционированную и непрогнозируемую активность, остаётся неиссякаемым источником беспокойства. В самом деле, достаточно включить телевизор, чтобы обнаружить: право сохранять или уничтожать памятники Ленину расценивается значительными массами людей как базовое для их политической суверенности и вообще жизнеспособности как социума. Да, люди по-прежнему готовы воевать друг с другом — из-за Ленина.

— За этим два полюса — прежде всего классовых. Фашисты, вторгшись на советскую землю, в первую очередь свергали в занятых городах и посёлках памятники Ленину. Декоммунизация по-гитлеровски. А теперь на Украине это повторилось. Хотя ещё раньше — у нас самих, что чётко определяет характер установившейся в 1991 году власти. И эта развёрнутая вовсю кампания по дискредитации Ленина, эти атаки на Мавзолей с намерением его ликвидации, это «переформатирование» музеев, свято хранивших память о нём… Вот вы объездили почти все ленинские места — в Европе и у нас. Какое впечатление, скажем, от Горок?

— Мне жаль, что Ленин там искусственно отодвинут в тень. Когда я был в Горках, экскурсовод с упоением рассказывала в основном о хозяйке поместья Зинаиде Морозовой, вышедшей вторым браком за московского градоначальника Рейнбота. Получается, теперь музей не столько ленинский, сколько помещичьего быта. Демонстрируют мейсенский и кузнецовский фарфор, роскошную мебель, которая при Ленине была в чехлах и ею не пользовались. «Жемчужина» коллекции — «Роллс-ройс», как будто Ленин был коллекционером автомобилей или гонщиком. То есть вещи, которые имели к Ленину опосредованное отношение, обретают статус центральных. Про Ленина есть что рассказать и без этого трюка, он заслуживает большего, чем другие «жильцы морозовской усадьбы».

— А нынешней зимой (наверное, с учётом начавшегося юбилейного года Октября) в музейном комплексе показали спектакль, посвящённый… расстрелу царской семьи. Хотя уже доказано, что не по распоряжению Ленина произошёл тот расстрел, но «кровавый тиран» был здесь, конечно, заклеймён. Версия мести за казнённого брата как решающем факторе ленинской революционной деятельности продолжает циркулировать и внедряться.

— Мне не кажется версия про месть как главный мотив деятельности Ленина точной. Не того калибра человек. Ясно, что казнь любимого брата и вообще его личность оставались в ленинском сознании, но сводить всё к мести? Как говорили красные в Гражданскую, объясняя врагам смысл своей борьбы: «Мы ничего не забыли, мы помним прошлое, но мы не мстим». Это хорошая формула для ответа на вопрос о «мести за брата».

— Цель нынешних «лениноедов» — в принижении великого человека! Вы фильм Сокурова «Телец», который, кстати, снимался тоже в Горках, видели?

— Я не считаю себя обязанным — как биограф — писать про этот фильм. Как человеку, он мне кажется циничным и даже кощунственным, мне было физически неприятно его смотреть. Почему разглядывать физические увечья астрофизика Стивена Хокинга — табу, а Ленина — нет?

— Ну да, он жалок в фильме и неприятно выглядит, но это и требуется автору, чтобы низвести величие с пьедестала.

— То, что происходило в Горках в 1923-м, — чудовищная драма, софокловская трагедия. «Телец» не имеет к Ленину никакого отношения, в нём нет Ленина.

— Для ненавистников Ленина и Октября никаких моральных ограничений не существует. Хочу вспомнить ещё «Ленин в Цюрихе» Солженицына.

— Да, Солженицын одержим ненавистью к Ленину. И он сумел заразить целые поколения этой ненавистью, убедить, что его образ Ленина — омерзительного хитрого дельца-политикана — соответствует действительности. Это химически чистый яд, и от этого яда нужен сильный антидот, и это вызов для ленинского биографа — «откачать» своего героя после атаки Солженицына, перебить его выдумку своей правдой. Это сложно, тут, повторяю, мало ссылок на документы, тут как раз и нужен вымышленный рассказчик, который только и может справиться с другим вымыслом.

— Я обратил внимание на промелькнувшую некоторое время назад информацию: снимается большой телесериал, в центре которого будут отношения Ленина и Парвуса. Значит, опять «немецкие деньги»! А учитывая, что в роли Ленина появится лауреат Солженицынской премии Евгений Миронов, догадываюсь: в основе — как раз сочинение Солженицына. Надо ведь и его 100-летие отмечать, значение которого уже раздуто больше Октябрьского юбилея. Так разве возможно на этом фоне, хоть в какой-то мере, провозглашённое «общественное примирение»?

— Нет, конечно. Но когда-нибудь, я уверен, общество наше обязательно должно договориться и о Ленине, и об Октябре. Не сейчас и, может быть, не через пять-десять лет, но — обязательно! История развивается циклами, и я верю, что настанет такой момент.

— Для этого общество и существующий строй должны измениться в корне. И от нас самих это зависит?

— Знаете, нельзя людей обманывать бесконечно. Представлять и фигуру Ленина, и весь ХХ век как некую бессмыслицу, не стоящую выеденного яйца и ломаного гроша. Ну десять, двадцать, пусть тридцать лет… Однако раньше или позднее придёт понимание, что капитализм вовсе не является чем-то конечным и совершенным. Как всегда в кризисных ситуациях, если грянет, не дай бог, большая война, люди начнут понимать, что к чему, гораздо быстрее.

— И то, что один процент хищников завладел у нас почти 80 процентами национального богатства, в конце концов осознается большинством как фантасмагорическая, чудовищная нелепость?..

— Я об этом и говорю. Осознается и величайшее значение того, что было совершено в октябре 1917-го. Не просто схватка двух групп людей в Зимнем дворце, а момент истины, сияющее торжество справедливости. Думаю, именно так будет праздноваться всенародно 7 ноября, а вовсе не выморочное и странное «нечто» 4-го. Французы десятилетия спустя признали свою революцию 1789 года, и празднуют теперь 14 июля. А у нас идея справедливости, неразрывно спаянная с глубинной народной мечтой и с Лениным, будет генерироваться постоянно.

И Горки, я уверен, останутся Ленинскими, а не Морозовскими, и Мавзолей никуда не денется. Ни при каких обстоятельствах Ленина не уберут с Красной площади.

— Такая убеждённость у вас?

— Да. Я уверен, что следующее поколение, которому Ленина не навязывали насильно и которое имеет иммунитет от перестроечной пропаганды, само заинтересуется Лениным, прочтёт его, поймёт — и договорится о Ленине, заключит «мирный договор» о Ленине. Ленин будет восприниматься как умнейший человек за всю русскую историю, они поймут, как фантастически нам повезло с Лениным, будут гордиться, что он — наш.